Он был по происхождению корейшит, из рода, быть может, и знатного, но крайне бедного и далеко не могущественного. Отец его Абдоллах, внук Хашима, был мелкий купец и умер до рождения сына. Через шесть лет умерла и мать Мухаммеда - Эмина, родом из Медины; она отличалась, по-видимому, чувствительным и нервным темпераментом; сына своего она отдавала на некоторое время в пустыню, на воспитание к бедуинке Халиме.
Сироту принял к себе сперва дед Абдоль-Мотталиб, потом дядя Абу-Талиб, человек великодушный и добрый, но чрезвычайно бедный. Мальчик вскоре принужден был сам себе зарабатывать хлеб : за скудную плату он нанялся пасти коз и овец мекканцев (занятие, считавшееся низким), да собирал ягоды в пустыне; по целым дням он не видал человеческого лица.
На 24-м году жизни Мухаммед поступил на службу к богатой, знатной вдове Хедидже и путешествовал, по её торговым делам, с караваном в Сирию, сперва погонщиком, потом приказчиком. Пожилой Хедидже юноша понравился до того, что она, даже против воли своего отца, предложила ему свою руку. Брак этот (богатый детьми, из которых сыновья скоро умерли) дал Мухаммеду известный вес в корейшитском обществе и вряд ли был заключён по корыстным расчетам: молодой Мухаммед искренно любил свою жену, которая была старше его на 15 лет (когда впоследствии, по смерти Хедиджи, у Мухаммеда было уж много жён, наиболее любимая из них Аиша ни к одной из живых соперниц не ревновала мужа столько, сколько к покойной «беззубой бабе»). Хедиджа окружила мужа чисто материнским попечением.
Освободившись от забот о хлебе насущном, Мухаммед вскоре начал тревожиться иными вопросами - религиозными. Его соплеменники были, собственно, полидемонистами : они населяли всю природу, отдельные местности и дома невидимыми духами, добрыми и злыми, имели идолов, племенных и семейных, с которыми обращались очень фамильярно и чтили их больше по привычке; род арабского пантеона был в храме Мекки. В городах вырабатывали много идолов и продавали бедуинам, но для тех часто было достаточно и простого камня; современник Мухаммеда, эль-Отаридий, говорит, что в крайнем случае бедуины нагромождали кучу песку, выдаивали на него верблюдицу, и это был уж идол. Над всеми богами и богинями доисламские арабы признавали одного Бога, под именем «всевышнего Бога» («Аллах Теаля»). Мелкие боги назывались его детьми. Этим Богом клялись, в начале договоров писалась формула: «во имя твое, Аллах!», злых людей называли «врагами Аллаха», но Бог этот не имел никакого культа, и самые представления арабов о нём были крайне сбивчивы (меньшинство исследователей, в том числе Ренан, думает, что единобожие у доисламских арабов есть черта древнейшая, а большинство, в особенности этнографы - что новейшая).
Религиозным фанатизмом арабы вообще не отличались ни до ислама, ни после ислама, и потому среди них издавна могли спокойно распространяться и другие религии: сабеизм, персидский магизм и, больше всего, христианство и иудейство. Но ни та, ни другая религия не могла вполне удовлетворить арабов: христианство было для них слишком догматично, а иудейство - слишком национально. Поэтому рядом выработалась новая (впрочем, мало или вовсе неорганизованная) секта «ханифов»: они проповедовали практическую (этическую) религию - веру в единого Аллаха (без догматов) и учение о воздаянии. Вера в единого Аллаха была у ханифов тожественна со «вручением» себя Его воле (по-арабски «ислам»).
Ханифов больше всего было в Медине. В Мекке ко времени Мухаммеда прославился Зейд, сын Амра, открыто восставший против идолопоклонства сограждан и живший в изгнании неподалеку от Мекки; ханифом был и двоюродный брат Хедиджи - Варака. Ханифы отличались теплой верой и, судя по Зейду, даже наклонностью к прозелитизму; однако, громадное скептическое большинство арабов (как и теперь бедуины) поразительно мало интересовалось умозрениями о Боге и будущей жизни и не чувствовали ни малейшей потребности искать новой религии и расставаться с религией славных предков, которая, к тому же, мало их связывала. В городах, вероятно, вера была сильнее, чем в пустыне у бедуинов, у которых, да и вообще у большинства трезвой, скептической и расчетливой арабской расы, европейские исследователи (Дози, Велльгаузен, Мюллер) склонны вовсе отрицать богопочитание.
Мухаммед во многих отношениях не походил на своих соотечественников. Это был мечтательный, задумчивый человек, крайне нервного темперамента. Обыкновенно он был в меланхолическом настроении, говорил мало. Неприятные запахи были для него невыносимы. Ему было тягостно оставаться в темноте. Когда он бывал болен, то плакал и рыдал как дитя. Воображение он имел живое и поэтическое; в обращении с другими был кроток, нежен и даже вкрадчив до обаяния. Он любил беседовать о религии, охотно вступал в рассуждения по религиозным вопросам с христианами, с евреями, с ханифами.
Христиане, жившие в Аравии, были еретики - ариане и несториане. От ариан Мухаммед научился считать Иисуса Христа только богоподобным человеком, пророком, который был убит Иудеями, как и многие из предыдущих пророков; враги ариан, несториане, внушили Мухаммеду мысль о призрачности страданий Христовых. Самое знакомство с ересями навело Мухаммеда на мысль, что многие места Евангелия искажены. Ханифы произвели на Мухаммеда наиболее сильное и неотразимое влияние, особенно Зейд и Варака; их обоих Мухаммед до конца своей жизни считал святейшими людьми.
Подобно ханифам, Мухаммед перестал веровать в идолов, но затем пошёл далее: он уверовал, что он такой же божественный посланник, о каких рассказывает ветхозаветная Библия и каких признает Евангелие.
Как появилась в нём такая вера? Мухаммед страдал нервной боязнью, которую европейцы прежде принимали за падучую, а теперь, после исследования медика-арабиста Шпренгера, признают за мускульную истерию. Есть некоторые, довольно сбивчивые свидетельства, из которых можно догадываться, что ещё в раннем детстве Мухаммед имел какой-то припадок, сопровождавшийся видением. Как бы то ни было, затем ничего подобного не повторялось до сорокового года жизни Мухаммеда.
Люди, страдающие мускульной истерией, очень склонны к самообману, склонны считать за истину плод своей фантазии, склонны также к видениям, галлюцинациям и экстазам. Мухаммед особенно предавался религиозным размышлениям в священные месяцы, когда он, по примеру ханифов, уединялся, вместе с своей семьёй, на пустынной, дикой горе Хира, по близости Мекки. Здесь он в пещере одиноко постился, молился и тосковал; и вот однажды ему представилось, не то во сне; не то наяву, небесное существо (архангел Гавриил, по мнению мусульман), которое велело ему выступить в качестве пророка-проповедника. Мухаммед не сразу уверовал: сперва, не смотря на утешения Хедиджи и Вараки, ему казалось, что он одержим нечистым духом (джинном); терзаясь ужасными сомнениями и подозревая в себе сумасшествие, он страстно желал, чтобы неземное существо явилось ему вторично.
Новое видение, сопровождавшееся истеричным припадком, рассеяло его сомнения, и Мухаммед с того времени почувствовал себя пророком ислама; с этих пор припадочные откровения пошли одно за другим и нередко захватывали его среди общества. Первыми последователями нового ислама оказались те лица, который близко знали и нежно любили Мухаммеда: Хедиджа, дочери её от брака с Мухаммедом, Алий (десятилетний мальчик, сын Абу-Талиба, принятый пророком в члены семьи во время голода), вольноотпущенник и приёмный сын Мухаммеда Зейд и задушевный приятель пророка - богатый купец Абу-Бекр, человек умный, спокойный, кроткий, но твёрдый. Под влиянием Абу-Бекра обратилось в ислам ещё несколько родственников и купец Осман (впоследствии 3-й халиф), который без этого не мог бы жениться на дочери Мухаммеда, красавице Рокае.
Так как учение Мухаммеда, направленное против идолопоклонства, тем самым направлялось и против богатой мекканской аристократии, торговые интересы и благосостояние которой были тесно связаны с пилигримскими ярмарками, то к новому пророку обратилось также некоторое количество бедняков и рабов, быть может около 40; но вообще обращения совершались крайне медленно. С 614 проповедь пророка выходит за пределы Хашимова рода и делается публичной, но число верующих продолжает возрастать в очень слабой степени.
Учение Мухаммеда не было для корейшитов чем-нибудь новым (да и сам пророк считал его очень старым, неоригинальным). Горячий энтузиазм Мухаммеда встречен был не равнодушием, а насмешками: находили, что он или сумасшедший, или поэт; его проповедь среди рабов также дискредитировала его в глазах аристократов. Когда Мухаммед, раздражённый насмешками, стал грозить Божьим судом и адскими муками, то началась против него и неприязнь. По отношению к самому Мухаммеду корейшитам приходилось довольствоваться одними издевательствами: не то пришлось бы иметь дело с Абу-Талибом и целым родом Хашимитов, которые, не веруя в божественное посланничество Мухаммеда, всё-таки были связаны законами семейной чести и, кроме Абу-Лехеба, защищали его; но уж одни насмешки; к которым араб так чувствителен, заставляли многих новообращённых мохаммедан отрекаться от ислама, и новых обращений не происходило. С более безобидными последователями нового пророка можно было церемониться менее, так что невольникам-мусульманам Мухаммед разрешил даже reservatio mentalis для спасения жизни.
В 615 небольшая община мусульман бежала, по совету самого пророка, в христианскую страну Эфиопию, где могла укрыться от преследований; Эфиопцы считались врагами мекканцев, а их христианскую религию Мухаммед принимал за тожественную со своей. Сперва, для разведок, убежало туда только 11 человек, но пророк уже почувствовал себя одиноким и с отчаяния пошел даже на уступку корейшитам, раздраженным его сношениями с Эфиопией: он, по свидетельству ибн-Саада и Таберия, решился признать трех идолов (Озза, Лат и Менат) в качестве посредников между людьми и Аллахом.
Kopeйшиты были польщены, готовы были признать Мухаммеда за настоящего пророка, но он вскоре (по мусульманам на другой день, по европейским учёным - месяца через два) отказался от своих слов и объяснил свою слабость искушением дьавольским. Этим самым он ещё более обострил отношения, и переселения в Эфиопию возобновились: всего ушло 101 человек, и они, кроме некоторых, оставались там до 7-го г. Гиждры.
Счастливый случай внезапно доставил Мухаммеду нового союзника : знатный мекканец, известный под насмешливым прозвищем Абу-Джехль («отец невежества», т. е. «осёл»); издеваясь над Мухаммедом в присутствии его дяди Хамзы, отпустил несколько таких замечаний, которые Хамза счёл за оскорбление семейной чести; в негодовании он объявил себя последователем пророка. Ещё важнее было обращение Омара (615), напоминающее во многих отношениях обращение Саула в христианство. Это был человек 26 лет, не богатый и не знатный, но непомерной силы, огромного роста, пылкий, решительный, в то же время чрезвычайно добрый и даже склонный к сентиментальности. Быть может, современные историки впадают в крайность, признавая Омара настоящим основателем ислама, но нельзя отрицать, что именно он внёс движущий, побуждающий элемент в учение Мухаммеда : без Омара, как заключают европейские исследователи на основании истории предыдущих пяти лет и на основании последующей его роли, исламу нечего было ждать успеха.
Мухаммед был вдохновенный человек, но вовсе не имел практического смысла и энергии: первое из этих качеств было у Абу-Бекра, второе - у Омара. Абу-Бекра восхищала оригинальность Мухаммеда и его энтузиазм, Омара - слабость пророка и потребность в помощи его, Омара. Абу-Бекр регулировал непостоянный дух Мухаммеда, давал его идеям нравственное скрепление, выступал с речью перед другими в тех случаях, где нужна была известная дипломатическая тонкость; Омар выдвигался в тех случаях, где требовалась его сила и энергия. Таким образом триумвират был полный: Мухаммед думал, Абу-Бекр говорил, Омар действовал. Присоединение Омара сильно подняло вес пророка: с этого времени мусульмане, по настоянию Омара, стали отправлять свои молитвы уже не в частном доме, а публично, у Каабы.
Насмешки мекканцев усилились; они настоятельно требовали, чтобы скорее, наконец, пришёл грозный день Божьего суда над ними, давно обещанный Мухаммедом. Они указывали источник, откуда Мухаммед черпает свои откровения о древних пророках: «с ним по ночам беседует один христианин (Джебр) », говорили они, «а он утром повторяет нам то же». Мухаммед, не отрицая факта своих сношений с Джебром (монофизитом, по догадке Нофаля), отвечал лишь: «Язык того человека иностранный, а между тем мой Коран - чистейшая арабская речь». Другие свидетельства указывают что в это же время Мухаммед имел сношения и с евреями. Библейские рассказы, слышанные от других, он также называл откровениями, ниспосланными ему свыше; это подаёт повод Вейлю думать, что в данном случае Мухаммед сознательно лукавил; другие видят и здесь самообман.
Из числа мекканцев особенно выделялся своею враждою к исламу Абу-Софьян, родоначальник будущей династии Омейядов. Решено было прекратить всякие сношения с родом Хашима (617). Два года длился интердикт, устранивший род Хашима (кроме Абу-Лехеба) от участия в караванной торговле, но, наконец, враждующие стороны помирились; так как после того мы не видим новых обращений в ислам, то нужно думать, что родственники Мухаммед приняли обязательство не допускать Мухаммеда до приобретения новых адептов.
В 619 умирают Хедиджа, бывшая ангелом-хранителем мужа в минуты его сомнений, и Абу-Талиб, не веровавший в племянника, но мужественно его охранявший. Родоначальником сделался враг Мухаммеда, Абу-Лехеб. Сначала он, держась родовых обычаев, обещал племяннику такую же охрану, какую тот имел от Абу-Талиба; но затем враги Мухаммеда подучили Абу-Лехеба справиться у племянника, в раю или в аду будут его предки - язычники. Мухаммед имел мужество ответить: «в аду», и таким образом лишился последнего покровителя. Он обратил взоры на Таиф, маленький городок вблизи Мекки; но там его встретили насмешками, уверяя, что Аллах для посольства избрал бы кого-нибудь получше, чем он, и даже осыпали градом камней.
Тогда (620) Мухаммед решился вступить в сношения с старинными врагами мекканцев - жителями Ясриба, которые пришли к Каабе на ежегодную ярмарку и богомолье. В Ясрибе жили арабские племена аусов и хезреджей, которые в конце V в. отняли власть у населявших Ясриб евреев, подчинили большинство их себе, но постоянно ослабляли себя взаимными междоусобиями. С 583 распря аусов и хезреджей стала нескончаемой. Мекканцы относились пренебрежительно к жителям Ясриба, как потому, что там процветало земледелие, а не торговля, так и потому, что победители-арабы приняли религию подчиненных иудеев (далеко, впрочем, не все: кроме иудейства там были распространены и другие вероучения, между прочим ханифизм и отчасти христианские идеи). Мухаммед разделял предрассудки своих сограждан против ясрибцев, но он видел безнадёжность своего положения в Мекке и принуждён был согласиться на помощь, предложенную ясрибцами. Последние руководились на первое время видами не столько религиозными, сколько политическими. Еврейские их сограждане и подданные не раз грозили им приходом Мессии; Мухаммед - последний пророк Божий - очень напоминал собой Мессию, и в расчете арабов было привлечь его на свою сторону. Кроме того (и это было важнейшим соображением) беспрестанные раздоры утомили всех, а новая религия могла примирить враждующие партии; наконец, старинное соперничество Ясриба с Меккой также сыграло свою роль.
И вот, в Ясриб был послан мекканский миссионер Мосъаб, сын Омейра. В 622, в марте, состоялись окончательные переговоры («вторая Акаба»), которые вёл дядя Мухаммеда, Аббас (пронырливый родоначальник династии Аббасидов); в Мухаммеда он не веровал, но держал его сторону из расчёта. Корейшитам удалось проведать обо всём, но они не могли или не сумели воспрепятствовать мусульманам открыто уезжать в Ясриб маленькими группами; с апреля в течение двух месяцев уехало 150 человек и, кроме рабов, мало кто из мусульман остался в Мекке. Мухаммед, с Абу-Бекром и Алием, оставался там до конца. Когда и он должен был уехать, корейшиты, по преданию, решили избрать по одному представителю из каждого рода, которые убили бы пророка все сообща: тогда родственники Мухаммед не в силах были бы поднять войны, а поневоле удовольствовались бы вирою. Благодаря Алию, Мухаммед удалось ускользнуть из города; он некоторое время скрывался в окрестных горах и затем с маленькой свитой пробирался к Ясрибу, который с того времени носит название «Медина» ("Мединет-он небиййи" = «город пророка»).
Бегство Мухаммеда в Медину (хиджра или геджра, гиджра) является со времён Омара эрой летосчисления мохаммедан и обыкновенно относится к 16 июля 622. Мухаммеду было в то время 52 года. Вступление пророка в Медину было торжественное. Он был признан верховным главой значительной общины, вскоре обнявшей собою большинство жителей города, и начал производить свои реформы. Междоусобия аусов и хезреджей прекратились: обе партии вскоре слились под общим именем «ансаров» («помощников»). Чтобы слить ансаров с мохаджирами («участниками хиджры», т. е. мусульманами-мекканцами), пророк велел каждому мохеджиру избрать себе ансара и считать его ближайшим родственником и наследником: таким образом в основу общественных отношений была положена религия вместо прежнего начала племенного.
Правда, вскоре в исламе и при исламе были признаны также и племенные отношения, так что в теории проповедовался новый принцип общественного устройства, а на практике сохранялся старый (отсюда раздоры при Омейядах); тем не менее новый принцип сыграл важную роль и ввёл в ислам дисциплину, вещь неслыханную до тех пор для арабов. Совершалась и религиозная организация общины: была построена мечеть (с ней было соединено также жилище пророка и, впоследствии, его жён), при мечети назначен был моэззин, определены были некоторые формулы богослужения, установлена ежегодная подать (десятина доходов), известная под именем «зекат» и предназначенная на религиозные цели.
Пользуясь религиозным авторитетом, Мухаммед постепенно регулировал и гражданские отношения мусульман между собою и мусульман к немусульманам; к нему обращались за судом, его решения бывали очень удачны, и таким образом его власть в Медине постепенно делалась и светской - очевидно, благодаря его личным качествам. Решения, данные Мухаммедом, стали впоследствии основами мусульманского права; они редко оригинальны, часто совпадают с обычаями древних арабов и с установлениями еврейскими, особенно о браке.
Мухаммед всячески старался привлечь к себе и мединских евреев, делая большие уступки их религии; но они вскоре убедились, что учение нового пророка не тожественно с Моисеевым, и явились главными противниками Мухаммеда, ловя его на слабом знании Библии и талмуда. В негодовании на их упорство и насмешки, Мухаммед объявил, что они извратили Священное Писание.
В 623 он изменил киблу, приказав мусульманам обращаться на молитве лицом к Мекке, а не к Иерусалиму; вместо еврейских постов назначен был мусульманский пост Рамадан (пятница, вместо субботы, была назначена праздничным днём ещё до ссор с иудеями). Вторая сура Корана содержит длинные нападки на иудеев. Ещё больше, чем на них, пророк негодовал на «менафиков» (букв. «притворяющихся»), т. е. на тех мединцев, которые, видя увлечение своих молодых сограждан, явно признавали авторитет Мухаммеда, а тайно замышляли против него козни, так как чрезвычайно тяготились религиозной дисциплиной ислама (она вообще для большинства арабов была невыносима). Вождём монафиков (это были люди старые, главы семейств) был Абдоллах ибн-Обейи, которого хезреджи, до прихода Мухаммеда, собирались было сделать царём.
Недовольные мединцы завели сношения с мекканцами и стали подстрекать их к войне с Мухаммедом, но тот и сам уж думал об этом. Переменой киблы Мекка была признана за святыню, к которой нужно было иметь доступ для хаджа; кроме того, пророку нужны были деньги для содержания массы бедняков, которым он дал приют в мечети. Раздор между обоими городами сеяли и поэты, влияние которых можно сравнить с нынешним влиянием СМИ; чтобы отражать стихотворные едкие насмешки противников, Мухаммед поручил трём мединским поэтам составлять ответные сатиры.
В 623 Мухаммед приказал своему полководцу, Абдоллаху ибн-Джехшу, в священный месяц реджеб (treuga Dei) разграбить мекканский караван, безмятежно шедший с кожами, вином и изюмом в Сирию. Всеобщее неодобрение, которым было встречено такое кощунственное коварство, заставило Мухаммеда свалить всю свою вину на мнимое своеволие Абдоллаха. Впрочем, добыча была разделена между правоверными. К этому-то времени, может быть, и относится откровение, по которому богоугодным делом признана война с неверными в любое время года (наступательная - по толкованию школы Абу-Ханифы, оборонительная - по мнению других мусульман). В декабре 623 или в начале 624 мекканский караван возвращался из Сирии домой, нагруженный товарами; Мухаммед решил остановить его. Абу-Софъян, стоявший во главе путешественников, заранее проведал о замысле и послал вестника в Мекку с просьбой о помощи. Так как каждый мекканец из более видных имел свою долю в караване, то быстро составился большой отряд и поспешил на встречу Абу-Софъяну. Соединённые силы мекканцев, в числе около 600 человек , встретились, у колодцев долины Бедр, с Мухаммедом, который, не зная о их соединении, выступил в поход только с 314 чел. Обстоятельства, однако, благоприятствовали Мухаммеду: корейшиты разместились на вязкой почве, размытой накануне выпавшим дождём, и вдобавок солнце утром в день сражения било им прямо в глаза. Эти обстоятельства, в связи с тем увлечением, которое удалось возбудить Мухаммедом в своём отряде перед сражением (сам он не сражался, а молился), дали мусульманам решительную победу: когда пало много старейших и знатнейших мекканцев, то остальные обратились в бегство (начало 624). Для торжества ислама победа при Бедре сделала больше, чем самые красноречивые проповеди: верующие были укреплены в своей вере и получили надежду на материальные выгоды, сомневающиеся уверовали, неверующие поколебались, и вообще все поняли, что Мухаммед есть политическая сила, с которой нужно считаться.
Успех отуманил пророка. В дни гонений это был человек симпатичный, кроткий; в свои откровения он, несомненно, верил, потому что твердо шёл на встречу опасностям за свои убеждения, и хотя Вейль усматривает и в этом периоде один случай сознательного обмана со стороны Мухаммеда, но даже противомусульманская литература не поддерживает такого обвинения. Но с того времени, как этот забитый, загнанный человек внезапно получил силу, мы, наряду с порывами великодушия, сплошь и рядом видим в нем тирана, чувственного старика, и, быть может, даже сознательного сочинителя откровений. Из пленных были казнены те, которые прежде, в Мекке, издевались над Мухаммедом - в том числе поэт Надр ибн-Харис, уверявший, что персидские рассказы о богатырях гораздо интереснее, чем Коран. Когда Надр попросил заступничества у одного из мусульман, бывшего своего друга, тот отвечал, что ислам уничтожает все прежние отношения. Тотчас после победы при Бедре пала жертвой мести Мухаммеда мединка Эсма, составившая насмешливые стихи против него (родственники её немедленно после того обратились в ислам, так как, по наивному замечанию арабского биографа, «увидали силу веры»). Через несколько недель, также за сатиру, был зарезан во время сна престарелый еврей Абу-Афак. Затем последовала расправа с целым еврейским племенем беникейноке, которое занималось выделкой оружия и золотым производством. Под первым попавшимся предлогом Мухаммед занял то предместье, где жили беникейноке, и собирался всех их перерезать, но ограничился их изгнанием и разделом их богатого имущества между правоверными; при этом поступке он ссылался на откровение свыше. Вскоре погибло ещё несколько иудейских поэтов, за свои сатиры (Кааб бин-Ишраф, Сонейна).
Между тем борьба с корейшитами продолжалась. Абу-Софъян (апрель 624) сделал набег на Медину; мохаммедане опять ограбили караван. В январе 625 мекканцы, собрав войско в 3000 человек, подступили к горе Оходу, невдалеке от Медины; их сопровождала толпа женщин, с дикой Хинд (женой Абу-Софъяна) во главе. Мухаммед мог собрать только 1000 чел., да и то 300 из них (монафики) ушли при начале битвы. Перевес сперва склонился на сторону мусульман, и они, не смотря на предупреждение Мухаммеда бросились грабить лагерь противников; тем временем мекканцы оправились и нанесли правоверным полнейшее поражение. Мухаммед был тяжело ранен, его с трудом спасли. Жёны корейшитов в диком исступлении предавали поруганию трупы врагов; особенно в этом отличилась Хинд, грызшая зубами дымящуюся печень Хамзы, который при Бедре убил её отца и брата.
В Медине авторитет Мухаммеда сильно пошатнулся. Он объяснял неудачу гневом Аллаха на непослушание пророку; впрочем, по словам его, поражение имело ту выгоду, что обличило монафиков, и при пророке остались лишь несомненно верные. При помощи последних Мухаммед совершил несколько мелких экспедиций против окрестных бедуинов, изгнал (летом 625) из предместья Медины еврейское племя бени-недыр и земли его, оправдываясь откровением Аллаха, отдал одним мохаджирам без участия ансаров (до тех пор у мохаджиров не было земельной собственности в Медине).
Около Мухаммеда образовался между тем целый гарем. Он возбудил всеобщий соблазн, когда женился на Зейнеб, жене своего приёмного сына Зейда. Чтобы устранить всякие толки, Мухаммед произнёс откровение, в котором Аллах разрешал на будущее время вступать в брак с разведёнными женами приёмных сыновей. Самое учреждение гарема также мотивировалось получением откровения от Аллаха; на откровение же он несколько позже сослался для того, чтобы укротить ревность обитательниц гарема к христианке Мариате (628). Изгнанные мединские евреи, поселившиеся в Хейбере, подстрекали против Мухаммеда мекканцев и сильные кочевые племена Солейм и Гетефан.
В феврале или марте 627 войско в 10000 человек, в том числе 4000 мекканцев, под начальством Абу-Софъяна, окружило Медину. Мухаммед укрепил Медину окопами, отчего эта осада известна под именем «войны за окопами». Осаждавшим удалось отвлечь от Мухаммеда последнее еврейское племя, жившее в Медине, бени-корейзе; но Мухаммед, при помощи подосланных агентов, сумел внушить им подозрение в искренности их новых союзников. В лагере осаждающих начались раздоры, взаимное недоверие, и они отступили. С оставшимися евреями пророк расправился крайне жестоко: все мужчины племени корейзов (чел. 600-700) были избиты, женщины и дети проданы в рабство бедуинам Неджда (на красавице Рейхане женился Мухаммед), а имущество несчастных разделено между правоверными.
После того власть Мухамммеда среди окрестных племён упрочилась: одно племя за другим подчинялось ему то из страха, то из жажды добычи. Тогда он стал подумывать о Мекке и о необходимости совершить хадж. Для совершения хаджа был избран священный месяц зулькааде (весенний, в марте) 628 года, когда сражаться считалось у арабов грехом. Окрестные племена отговорились недосугом; за Мухаммедом последовали к Мекке только мединцы и асламиты (всего 1500 чел.), вооружённые лишь мечами, как водится у пилигримов. Мекканцы встревожились и заранее загородили дорогу. Так как сражаться нельзя было, то Мухаммед повернул вправо и подошёл к Ходейбии, месту, находящемуся на границе священной территории. Последовали переговоры и было заключено перемирие на 10 лет: корейшиты обязывались с будущего года пускать мохаммедан на три дня в город для поклонения святыне и даже предоставляли право всем желающим в Мекке и в целой Аравии переходить в ислам; только лица подвластные, приставшие к Мухаммеду без разрешения своего господина или покровителя, должны были быть отсылаемы обратно; Мухаммед, с своей стороны, обязывался давать свободный пропуск караванам, идущим в Сирию и из Сирии. Спутники пророка сочли такой договор крайним позором, тем более, что в писанном трактате Мухаммеда не удалось добиться для Бога титула «Рехман» («милостивый»), и сам пророк не был удостоен титула «посланника Божия». Они пришли в ярость, не хотели было повиноваться, удерживали руку писца, а Омар позволил себе даже грубейшую выходку по отношению к Мухаммеду, но тот овладел собою и не показал вида недовольства. Последующие обстоятельства показали, что мнимо-позорный договор был лучше всякой победы. Возвратившись в Медину, Мухаммед чувствительно наказал бедуинов, отказавшихся принять участие в хадже: они были устранены от участия в таких экспедициях, где можно было рассчитывать на добычу.
В том же 628 были разосланы Мухаммед письма к соседним государям с предложением принять ислам и покорены последние опасные для пророка богатые евреи хейберские (между ними находились и изгнанные бени-недыр), причём одна еврейка, по имени Зейнеб, едва не отравила Мухаммеда. Не бывшие при Ходейбии не участвовали в дележе богатой добычи хейберской. При разделе добычи было установлено, что 1/5 часть её принадлежит пророку.
В феврале 629 Мухаммед, во главе 2000 человек, отправился в Мекку и торжественно совершил все обряды, бывшие в обычае при хадже у доисламских пилигримов; хадж пророка очень важен, как санкция доисламского, языческого обычая и как пример для последующих поколений. В течение трёх дней, проведённых пророком в Мекке, он успел приобрести несколько важных приверженцев, а его дядя Аббас, оставшийся язычником, но действовавший в пользу племянника, сосватал ему влиятельную вдову-мекканку Меймуну.
В сентябре того же 629 3000 мусульман, вторгнувшихся в Сирию разбиты были на голову арабами, находившимися в подданстве Византии, при Муте, у Мёртвого моря. В декабре 629 мелкое бедуинское племя хозеытов, жившее под Меккой и стоявшее на стороне Мухаммеда, подверглось нападению другого маленького племени - бекритов, союзного мекканцам. Получив это известие, пророк отклонил мирные предложения мекканцев, пославших в Медину Абу-Софъяна, и, не говоря никому о цеди похода, поспешно собрал войско из мединцев и союзных бедуинских племен. Только в последнюю минуту он сообщил своему десятитысячному войску, что идёт на Мекку, к которой ему удалось подступить совершенно неожиданно для корейшитов.
Дядя Мухаммеда, Аббас, соединился с племянником в пути, принял ислам и вступил в тайные переговоры с Абу-Софъяном. Не видя другого исхода, Абу-Софъян принял ислам и больше всех других аристократов содействовал тому, что Мекка сдалась почти без пролития крови (в начали января 630). Водворившись в священном городе арабов, Мухаммед уничтожил там всех идолов Каабы, а затем и идолов домашних, но к самой Каабе и к Черному камню отнесся с величайшим почтением. Жителям была объявлена амнистия, важнейшим лицам города были разосланы подарки; казнены были только четыре лица, среди которых была певица, слагавшая стихи в осмеяние пророка. Все мекканцы принуждены были принять ислам. Новая религия не только не уменьшила значения их города но, наоборот, укрепила перевес за Меккой (все прочие святые места языческой Аравии были упразднены) и дала ей гегемонию над всей Аравией; с этих пор мекканцы усердно помогают пророку обращать к исламу прочие аравийские племена.
Покорив Мекку, Мухаммеду было уже не очень трудно водворить свою религию, или, вернее, своё господство в остальных местах самостоятельной Аравии (те арабские области которые находились под властью или влиянием Византии и персов, подчинились исламу уже при халифах). Сильное сопротивление, сейчас же после взятия Мекки, оказали Мухаммеду хевазинцы и дали ему битву при Хонейне. Она кончилась победой мусульман и дала им богатейшую добычу. При разделе было оказано мекканцам несправедливое преимущество перед мединцами; мединцы роптали, но в мекканцы считали себя обиженными, и раздражение дошло до того, что с самого пророка был сорван плащ. Он, держа успокоительную речь к мединцам, говорил им, что они ведь и так тверды в вере, а сердца мекканцев нужно привлечь к вере мирскими благами. Побеждённые и ограбленные хевазинцы должны были принять ислам, после чего им были возвращены из плена их жёны и дети.
Одно арабское племя за другим приносило покорность Мухаммеду или по своему почину, или по его приказу. Сам по себе, как религия, ислам был для арабов вовсе не привлекателен: молитвы и чтение Корана казались им несносными, а отдача десятины доходов - крайней несправедливостью; однако, выгоды союза с Мухаммедом и страх заставляли их кое-как примиряться с этим, и бедуины уж не убивали мусульманских миссионеров, как это иногда бывало до покорения Мекки.
Отречение от старой религии было этим язычникам совсем не тяжело: мусульманский Аллах был им известен и из прежней религии, к почитанию мелких богов (идолов) они и прежде относились равнодушно, а суеверия можно было сохранить и в исламе. Характерно обращение в ислам города Таифа. После неудачной осады города Мухаммед поручил соседним племенам разграбить окрестности; тогда явились к нему (в Медину) таифсме послы для переговоров (в конце 630). Они соглашались подчиниться Мухаммеду и принять ислам, но не сразу, а через три года, до того же времени выговаривали себе право не взносить десятины, не молиться и оставить у себя неприкосновенным истукан своей богини Латы. Мухаммед отговаривался тем, что общественное мнение неодобрительно отнесётся к его уступке. На это послы заметили: «а ты ответишь, что так тебе велел поступить Аллах». Побеждённый этим доводом, пророк уже начал диктовать своему секретарю текст договора, когда в дело вмешался страстный Омар. Обнажив свой меч, он крикнул послам: «Вы испортили сердце пророка, - да сожжёт Господь ваше!» - «Мы не с тобой говорим, а с Мухаммедом», холодно заметил один из них. Но тут и Мохаммед решительно отказался от всяких сделок. Поразмыслив немного, жители Таифа согласились на его требования и дозволили уничтожить Лату, при плаче женщин племени. Это был единственный случай симпатии, выказанной по отношению к идолам: в других местах арабы равнодушно смотрели на их разрушение. Да и таифские послы объясняли Мухаммеду при переговорах, что сохранить идола они желали бы исключительно ради женщин и некоторых суеверных людей племени, а им самим мало дела до судьбы Латы. Обращение таифцев оказалось более искренним, чем остальных племён: когда, вскоре по смерти Мухаммед, почти вся Аравия отреклась от ислама, таифцы с мединцами остались верны новой религии. Летом 630 Мухаммед собрал войско в 30000 человек пехоты и 10000 всадников и сам отправился в Сирию, чтобы отомстить за мутское поражение. Воинам Мухаммеда тяжело было двигаться по знойной пустыне, при жгучем ветре, и они потребовали отступления. Напрасно пророк увещевал их, говоря, что огонь ада будет жечь сильнее, чем летний зной: увещания не подействовали на хищных бедуинов, и войско возвратилось домой с полдороги. Лежа уж на смертном одре, Мухаммед готовился к новому походу на Сирию, но ему не пришлось видеть его окончания. Приближение смерти Мухаммед сам сознавал.
В марте 632 он совершил торжественный (со всеми обрядами) хадж в Мекку, в сопровождении 14000 мусульман, и, произнося проповедь, громко заявил, что сознает свою пророческую задачу перед Богом оконченной. Возвратясь в Медину, Мухаммед совершил ряд добрых дел. От перемежающейся лихорадки силы его ежедневно ослабевали, но он отказывался от лекарств. Жены однажды воспользовались бесчувственным положением пророка и напоили его каким-то горьким напитком; очнувшись, пророк заставил всё свое семейство выпить это лекарство.
7 июня 632 он потребовал чернил и бумаги, чтоб написать книгу, которая навсегда предохранит его последователей от заблуждения. «Пророк бредит», сказал Омар, удерживая тех, которые хотели исполнить требование Мухаммеда: «ведь у нас есть Коран, слово Божие». Поднялись споры: одни хотели исполнить волю Мухаммеда, другие сопротивлялись. Очнувшись, Мухаммед велел всем уйти: «удалитесь! не подобает спорить в доме посланника Божия». 8-го июня он, собравшись с силами, неожиданно прошел в мечеть (непосредственно соединенную с его домом) и трогательно простился с молящимися. Через несколько часов Мухаммед уж умирал на руках своей любимой жены Аиши, дочери Абу-Бекра.
Похоронили его в Медине, и теперь его гробница - место поклонения пилигримов. Аравия после смерти Мухаммеда почти поголовно отреклась от ислама, но Абу-Бекру и Омару вновь удалось утвердить ислам и распространить его в других странах, где он попал на плодотворную почву и получил развитие.
