Так было не всегда. И опять — может быть и было. Я не могу быть уверен.
Большую часть своих молодых лет я провел в белом пригороде летчиков к югу от Чикаго. Мама родом из семьи летчиков в Анкоридже на Аляске, и встретила моего отца пока он квартировался там во время своего контракта с военными. После того как родился я, они решили переехать в Иллинойс чтобы быть поближе к родственникам со стороны отца, настоящему клану итало-американцев во втором поколении, старая школа, трудолюбивые ветераны войны, которые верили в «традиционные ценности». Три года спустя к нам присоединилась моя сестра.
Мама была до крайности посвящена нам, детям, с самого первого дня делая всё что от неё зависело, чтобы обеспечить наше развитие. Она могла чувствовать, что у меня есть искра интеллекта, и постоянно поощряла меня учиться. Когда я пришел в детский сад, я уже был гадким всезнайкой. Я постоянно попадал в истории в классе за выкрикивание ответов на то, что мне казалось элементарными и оскорбительными упражнениями. Если учительница поднимала карточку с ярко нарисованным гипоппотамом, я закатывал глаза и выпаливал ответ, портя ей урок. Если она спрашивала класс, знаем ли мы что такое соль, ожидая ответ типа «смена времен года», я кричал «хлорид натрия!». Меня окрестили «одаренным» и приписали к продвинутым классам. Достижения в учёбе стали моей всепоглощающей страстью. Каждый раз, когда было какое-то научное соревнование, конкурс правописания или соревнование в сочинениях, я был там. Круглый отличник. Во всём, что я брал себе в голову, я преуспевал. Я был счастлив, и людям обычно было приятно быть со мной рядом, но под спокойной гладью уже закручивались водовороты тьмы.
Для ребенка это было трудное соседство: пока большинство детей в этом возрасте играли в снежки, мы играли в камешки. Мальчики регулярно собирались, воздвигали укрепленные позиции и швыряли друг в друга КАМНИ, что для невезучих или неловких часто приводило к посещению больниц.
Мой начальный опыт с девушками был столь же безуспешен. На моей памяти в первый раз я почувствовал интерес к девушке классе в третьем. Не уверен почему, но я знал что хочу ей понравиться. Её звали Джессика Виолет. Однажды я шел домой из школы и увидел её на другой стороне улицы. Немного впереди неё шёл другой мальчик, который обычно доставал меня. Он начал кричать, оскорблять меня прямо перед Джессикой. Этого нельзя было стерпеть. Я взял ближайший камень и запустил его через улицу со всей силы. Конечно, я целиком и полностью промазал и попал Джессике прямо в глаз, в результате чего она скорчилась на земле и начала визжать как чайный свисток. Все дети в ужасе разбежались. Я побежал домой и спрятался в своей комнате. В течение 30 минут у двери был отец Джессики, и он был очень зол. Джессика стояла за ним и хлюпала, а под её левым глазом оформлялся огромный синяк.
За это меня хорошенько выпороли. Батя не боялся дать ребенку по шее когда мы лажали. Ничего серьёзного, но этого было достаточно чтобы создать напряжение, которое охватило всю семью. Думаю, можно было сказать что мой отец был тот ещё козёл. Конечно, не все из этого было его виной. Я был другим: чувствительным, внимательным к вещам, на контакте с бездонной дзенской бездной. Он был в курсе, но не понимал. Он просто думал что его сын — сущая баба, и ему требуется поправка на твёрдость.
Для него всё дело было в образе. Поддерживать имидж идеальной семьи, идеальной жены и идеальных детей, с идеальным домом и идеальной лужайкой. У него всегда был наготове какой-нибудь громадный «проект», будь то реставрация старых машин или пристройка к дому, чтобы ему не пришлось слишком много взаимодействовать с семьёй. Для него дети были бесплатной рабочей силой, и в конечном итоге ещё один проектом… которым не нужно было заниматься. Это было делом женщины.
Когда мне было девять, ему дали работу руководителя среднего звена в большой корпорации, что потребовало переезда в Оранж Каунти в Южной Калифорнии. Это была возможность переделать себя. Я усвоил, что чтобы к тебе не приставали, надо не привлекать лишнего внимания, стать невидимым. Таким образом я смог провести остатки своей школы без придирок, тихо делая своё дело по собиранию хороших оценок, высоких результатов и академических трофеев. Сказать по правде, насилие никогда меня особо не беспокоило. Оглядываясь назад, я даже признателен тому, что столкнулся с ним с самого начала, поскольку это факт жизни, которым я так и не научился наслаждаться до определенной степени.
И совершенно другое дело — негатив, порожденный манией отца контролировать образ семьи. Вот что действительно доставало: кумулятивный эффект от многих лет совершенно беспрерывных, безжалостных мелочных придирок. Он был необыкновенно критичен. Он был совершенно ебнут на своих машинах, и заставлял нас сидеть на полотенцах когда мы на них ездили. Наш дом был роскошно обставлен, с полным баром, бильярдным столом, столом для настольного футбола, бассейном на заднем дворе и джакузи, домашним кинотеатром и последними компьютерами и игровыми приставками. Наверное я мог бы конвертировать это в какое-то подобие популярности, но он никогда не позволял мне кого-либо приглашать. Это было подобно жизни в музее — вся эта офигенная хрень только на показ, и ты не можешь до неё дотронуться.
Неважно что мы делали, он находил изъяны. Комната никогда не была достаточно чистой. Если я получил 5, следовало бы получить 5 с плюсом. Мои спортивные достижения недостаточно хороши. Моим матери и сестре тоже доставалось. Мама фактически тянула на себе всю семью, но постоянно слышала что она глупа и бесполезна. Спустя некоторое время она начала в это верить. Мы все. Его способность контролировать и диктовать общую реальность для семьи была невероятна. Это была сложная комбинация эмоциональных манипуляций и постоянной логической долбежки, и она была чрезвычайно эффективна. Неважно насколько мы были правы на деле, к концу спора он убеждал нас что МЫ сумасшедшие. К тому времени, как мне исполнилось десять, я уже был отмечен ослепительными вспышками мигрени, которая проявлялась периодически и без предупреждения, обрекая меня на часы агонии в затененной комнате.
Всё тянулось в таком ключе год за годом. Я научился жить с напряженностью в доме. Там было тихо, но оно просачивалось фоном событий, как белый шум. К тому времени как я перешел в последние классы, моего отца повысили и ему часто приходилось ездить в Японию по делам. Когда он уезжал, напряжение постепенно спадало, и в такие моменты извращенная реальность ситуации резко контрастировала с её отсутствием. Каждый его отъезд был как отпуск. Но мы всегда знали, что так долго не продлится, и со страхом ждали его неизбежного возвращения. Я начал мечтать, что в один прекрасный день он уедет и не вернётся.
