Когда закончился учебный год, мы разделились. Нейл и я нашли место на 19й Авеню, дыра рядом с заправкой. Вскоре после этого друг Нейла Фортез начал задерживаться у нас под предлогом того, что он ищет место в городе. Он и не искал. Парень был «актером свободного жанра» и мне он показался крайне надоедливым. Он постоянно пел и делал фокусы. Нейл, хоть и совершенно втайне, влюбился в него, и Фортез с радостью воспользовался этим чтобы проложить дорогу в дом.
Я начал превращать задний двор — участок земли заваленный мусором и зарослями ежевики — в прекрасный сад с фонтанами и образцовыми кустами роз. Вместо покупок травы я начал её выращивать, и в результате развил в себе интерес к растениям в целом. Садоводство стало для меня выходом. Физические усилия, требовавшиеся для вырывания сорняков и выкапывания ям, служили выхлопом для моей ярости. Вымотанный после длинного дня в саду, я просто не мог найти сил для злости. Когда моё финансовое подспорье не подоспело, я понял что не смогу осенью вернуться к учёбе. Откровенно говоря, мне было насрать. Долги копились, и я начал искать работу. Меня взяли в местном садоводческом центре, и я начал изучать садоводство. Я находил что-то, к чему мог приложить голову, и за короткое время становился весьма знающим предмет.
Нейл и Фортез постоянно грызлись, и через несколько месяцев Нейл съехал. По случайности мой старый друг Гудзон, которой к тому моменту сам ушёл из колледжа чтобы основать собственную программерскую контору, переехал к Заливу чтобы быть поближе к Силиконовой долине. Он занял место Нейла.
Когда Гудзон и я воссоединились, всё быстро пошло наперекосяк. После ухода Эми во мне остались лишь ненависть и гнев, и я полностью отдался им. Не знаю, было ли что-то в воде из-за соседней заправки, но почему-то мы жили как звери. Мы начали разрисовывать стены квартиры графитти, пока они не были закрашены полностью. Потом мы решили пойти до конца и покрасили все внутренние поверхности в чёрный, в том числе и потолок. Мы пробивали дыры в стенах и жгли книги в гостиной во время просмотра телевизора. Каждый раз когда мы допивали пиво, мы выбрасывали бутылку в заднее окно, что со временем образовало во дворе битого стекла по колено. Со временем мы начали бить бутылки прямо в доме, что привело к необходимости носить обувь постоянно, не снимая её даже в дýше. Мы поставили телевизор, беспрерывно показывающий запрещенный клип Nine Inch Nails «Broken», а сверху поставили маленький бумбокс, настроенный на христианское радио, и игравший 24/7, так как мы нашли, что чтение Писания очень неплохо дополняет видео, где серийный убийца кастрирует мужчину и испражняется на него. Гудзон развил в себе пристрастие к нестандартному мясу, и заказывал его онлайн пачками; частенько он избавлялся от него бросанием на пол, если оно ему не нравилось. Углы были забиты разлагающейся плотью крокодилов, быков буффало, страусов и газелей. В общем, это было жильё не Марты Стюарт.
Дом был столь же полон насилия как и мерзостей. По какой-то причине я напал на Гудзона, швырнув в него пепельницей посредине дня. Гудзону нравилось бить Фортеза по голове пока тот спал, или будить его, приставив нож к горлу. Однажды, когда Фортез отказался мыть посуду, я притащил тяжелый 10-футовый шест с работы и наполовину вкопал его в землю за домом. Я прибил несколько поясов на уровне земли и проделал в них отверстия. К ним я прикрепил ошейник и наручники. Используя тактику «наживляй и подсекай» с фальшивыми наручниками, я убедил Фортеза дать приковать себя к шесту. Когда он понял, что обманут, он начал брыкаться, а Гудзон и я облили его ноги жидкостью для разжигания и подожгли её, читая ему Библию, по мере этого вынимая блоки оксида азота из бака и поворачивая бак к его ногам так, чтобы сбить пламя. Его штаны намертво замёрзли от сжиженного газа, и он начал вопить. Сосед высунул голову со второго этажа дома, чтобы посмотреть из-за чего сыр-бор. «Иди спать!», заорал я. «Всё нормально, всё хорошо». Голова исчезла, а я залепил Фортезу рот пластырем. Когда через несколько минут прибыли копы, мы просто сказали им что делаем экзотические фотографии, и нас «слегка занесло». Похоже что это их устроило, и они уехали.
Я вызывал много насилия и на себя. Однажды на вечеринке я позволил незнакомой женщине проколоть себе соски, просто ради смеха. Я раздумывал о том, чтобы зататуировать свой пенис начерно, но без денег это был не вариант. Я развил привычку тушить сигарету об свою руку. Отсюда был один шаг до порезов. Недостатка в битом стекле вокруг не было, так что я брал кусочек и шёл в город. Мне нравилась боль. Льющаяся по руке кровь и пульсирующая рана придавали мне ощущение, что все мои прошлые страдания заключены и заточены в этот самый момент.
Спустя некоторое время я решил, что если уж я собираюсь творить с собой такое говно, мне стоит сделать это с артистизмом. Когда я это сделал впервые, я был дома один. Я взял стакан, перевернул и прижал к левому плечу. Ручкой я нарисовал по следу идеальный круг, потом вырезал по нему ножом. Закончил я вырезанием в круге перевернутой звезды. Я стоял в полутемной ванной, на стекле губной помадой выведено «свинья», ухмылялся своему отражению с ножом в руках, а кровь стекала на пол. Мне понравилая яркая красная и идеально геометрически точная пентаграмма, сочащаяся из моей руки. «Non serviam», сказал я, четко произнеся их в никуда. Мне так понравился результат, что я вырезал эту форму на себе в течение нескольких следующих лет. Каждый раз, когда она зарастала и сходили болячки, я вырезал её снова. Скоро это был толстый, вздутый и очень постоянный шрам. В свете того, что произошло с Эми, можно было бы предполоижть, что я увлекся сатанизмом, но на самом деле я просто считал себя «агностиком со склонностью к сатанизму». Для меня пентаграмма была символом бунта. Она означала отторжение эфемерного и духовного, надежды на лучшее, с упором на сегодняшниий день, потворство желаниям, удовлетворение и месть. К лучшему или к худшему, но теперь это было с необратимостью зафиксировано на моём теле на глаза всему миру.
Несомненно, мы были самыми безумными в окру́ге, что говорит не о многом, поскольку мы жили в Сансет — округе, населенном большей частью престарелыми китайцами. Я начал красить волосы в черный цвет и отрастил чудовищный ирокез. Однажды кто-то сбрил мне брови во сне; мне понравилось, и я начал сбривать их регулярно. Мой гардероб состоял из нескольких рубашек священников с воротничком (украденных однажды при доставке растений для местной церкви), одних кожаных штанов, военного дождевика, доставшегося мне от деда, различного барахла из магазина секонд-хенд, и простых белых футболок, на которых я выводил вульгарщину типа «Артист изнасилований» и «Если тебя задевает, мне похуй». Чтобы нанести на лицо раскраску в стиле Мэрлина Мэнсона перед выходом в магазин за едой нужно было по два часа. Поскольку мы были на мели, ежедневный рацион состоял из посредственного стейка и 40 унций мальтозного ликёра. Если мы кутили, в корзину добавлялась коробка высушенной картошки. С такой хреновой диетой я дошел до немалых 120 фунтов. Я выглядел как человекоподобное пугало без бровей, ковыляющее в берцах с сочащейся из рукава кровью. Такому при встрече сразу хочется дать в рыло.
К нам никто не приходил. Точнее, приходили чтобы больше не вернуться. Однажды приехала моя сестра с парой друзей. Один из них сделал что-то, что мне не понравилось; я встал, подошел к нему достал член и помочился на него. В результате подобного поведения мы в общем были изолированы от окружающего мира, и свободно блаженствовали в нашей грязи и отверженности.
Пока я не встретил Диану.
Диана работала в садовом центре, её взяли чтобы помогать мне с доставкой. Она мне сразу понравилась. Она не только была секси, но в ней была дикая, неукрощенная жилка, которая сразу показалась мне знакомой. Но внутри неё я почувствовал душевную боль, резонировавшую с моей. Она была на девять лет меня старше, и постоянно глумилась над моим музыкальным вкусом, пока мы мотались по городу, развозя растения и раздавали советы по уходу богачам. «Как ты можешь слушать это третьесортное говно», говорила она, с отвращением вырубая Green Day и закидывая в плеер Minutemen. «Образовывайся, мальчик». Майк Уотт, Боб Дилан и Нина Хаген были её героями. Она играла на басу, была художницей. Она была агрессивна и склонна к конфликтам, курила Мальборо, жёстко бухала и клала на всё болт. Она казалась клевой и держащей свою жизнь под контролем.
В конце концов я набрался смелости пригласить её на свидание. Мы встретились за ужином, а потом я привёз её в наш дом. Гудзон сидел в гостиной под грибами и пялился на нас широко открытыми глазами. Фортез, напротив, тепло её поприветствовал, пригласив её сесть рядом и раскуриться. Воняло горелой жопой. Почему-то она не удивилась ни окровавленным коврам, поломанной мебели и стенам будто швейцарский сыр. Напротив, ей понравилось, она была почти поражена всем этим. Оглядываясь назад, мне стоило бы принять это за предупреждение. Она оказалась почти такой же двинутой как и я — результат её собственного детства, наполненого насилием, превратившегося в схожую с моей и достойную телевидения драму. Мы идеально подходили друг другу. После пары свиданий мы оформили отношения соитием и официально стали парой. Жизнь продолжалась.
Однажды я сидел вечером дома и смотрел «Свою игру» на 13-дюймовом телевизоре в гостиной; на поясе у меня была японская катана. Мы заказали мечи в Home Shopping Network в период длительного запоя, и они прибыли утром. Гудзон их ещё не видел, т.к. улетел в командировку в начале недели. Я хорошенько затянулся из бонга и смотрел, как игроки мучаются с категорией «Поэзия». «Кто такой Джон Китс, ты, тупой ублюдок!» кричал я, выдохнув облако дыма и кашляя.
Без предупреждения из другой комнаты раздался страшный треск — входная дверь слетела с петель. Домой прибыл Гудзон.
«Дорогая, я навеселе!»
Я слышал его шаги. Когда он вошёл в комнату, я встал с дивана и спокойно вытащил свой меч. По лицу Гудзона я понял, что сделал серьёзную ошибку. Он шагнул назад в переднюю, нашёл свой меч и взял его. Сняв ножны, он перебросил его из руки в руку пару раз перед тем как напасть на меня, целясь прямо в голову. Мне едва удалось отражать его удары, отступая и натыкаясь на мебель. Когда клинки сталкивались, раздавался удовлетворительный лязг. Может быть их и заказали в ночном телемагазине, но они были остры как бритва и могли убить человека одним ударом. Гудзон опять рубанул меня, в этот раз распоров мне правое плечо.
Я влез в драку на мечах.
Он был в полной бессознанке и продолжал прессовать меня, махая тремя футами заострённой стали. Я дотянул до задней двери, спрыгнул с крыльца и побежал во двор. Он шёл за мной по пятам. Я отбросил меч и повернулся к нему лицом, подняв руки вверх. «Чувак», заорал я, «Я безоружен!» Он озадаченно посмотрел на меня с огнем в глазах, потом начал рубить кусты справа.
Мне кое-как удалось его успокоить и мы вернулись в дом. Он летел из Нью-Йорка первым классом, что означало, что шесть часов кряду он заливал глотку бесплатным ликером. Он был пьян в стельку, и хотя он временно перестал на меня нападать, он всё еще оставался очень опасным и вспыльчивым. Я решил, что единственный способ терпеть его рядом — тоже напиться. Я предложил организовать экспедицию в магазин за бухлом. Побрызгав руку водой и нанеся боевой раскрас на морду лица мы двинулись в магазин, поигрывая мечами на поясе.
Мы вошли в магазин и пошли к проходу с пивом. Я взял несколько сороковушек и направился на кассу. Посмотрев назад в поисках Гудзона, я увидел его срущим на корточках посреди прохода. Я быстро прошёл к кассиру, заплатил за бухло и вышел. Через несколько секунд появился Гудзон, а его дефекация прошла незамеченной как работниками магазина, так и другими покупателями. Я немедленно открыл бутылку и начал пить большими глотками. Когда мы шли по 19-й Авеню к дому, Гудзон неожиданно метнулся на другую сторону улицы, почти через шесть полос в час пик, едва избежав смерти.
«Чёрт», подумал я, «теперь он на другой стороне улицы». В следующий момент моё беспокойство за его отсутствие превратилось в облегчение, потому что я увидел, что он дефилирует по улице, спустив штаны до колен и обнажив меч. Подойдя к дому, он промчался мимо него и прошествовал на заправку, нападая на потрясенных людей, наполнявших бензобаки, с криком «Убью! Убью!» и махая мечом. Вместо того, чтобы остановить его, я просто зашел в дом и продолжил смотреть телевизор, стараясь побыстрее выпить пиво.
Через несколько минут вернулся и Гудзон. Он шлёпнулся на диван и сидел тихо. Похоже что он начал вырубаться. Ну и славно. Практически закончилось «Колесо фортуны», когда в дверь громко постучали. Я уже слышал этот стук раньше и точно знал что он обозначает. Гудзон встрепенулся: «Кто там? Думаешь это Ричард?»
Я взял банку пива и сказал: «Не знаю. Сходи посмотри».
Он пошёл в другую комнату. В следующую секунду я услышал громкий удар по входной двери, прислоненной к дверному проёму, которая просто упала. Я услышал мужское: «Сэр, бросьте меч! Бросьте меч!» За этим последовало несколько громких ударов и шумов борьбы. Похоже что его лупили четыре-пять копов.
Через некоторое время борьба затихла и ему начали задавать вопросы. Со своей стороны Гудзон вел себя как полный засранец, крича: «Да, это мой член!» и «Это законно?». «Сэр», сказал один из копов, «мы получили вызов и похоже что вы под влиянием какого-то наркотика».
Гудзон ответствовал: «Ох, мне ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, но в последний раз когда я справлялся, кокс в трансконтинентальных полётах не подавали, ТУПИЦА!». Пока это продолжалось, я сидел в гостиной, думая про себя — Боже, пусть его уведут, пожалуйста. Наконец кто-то спросил: «В доме есть ещё кто-нибудь?».
«Да… мой сосед». Чёрт.
В комнату, где я сидел, вошли два копа. Я их узнал, они тут уже были. Женщина с курчавыми волосами и её напарница, поменьше ростом. Они встали в проходе. Открой они дверь чулана в метре слева, они бы нашли дюжину кустов марихуаны в цвету, и большую банку, где я выращивал псилоцибины. Я глотнул ещё.
Кудряшка прервала молчание. «Что тут произошло? Он пытался причинить вам вред?»
Я сделал паузу, продумывая возможные ответы:
«Да он УБИТЬ меня пытался! Посмотрите на мою руку!»
«Ну мэ-эм, он не пытался причинить мне вред, но я должен заметить что он насрал на полу в магазине и без штанов напал на нескольких человек на заправке».
«Отвали, не порть настроение».
В конце-концов я решил что это в сложившихся обстоятельствах менее чем идеально, и сымпровизировал: «Ну, это не очень удобно говорить… Понимаете, он только что вернулся из командировки с восточного побережья, и похоже сильно перебрал бесплатного ликера. Он рукопашник, так что его немного занесло с катаной». Похоже это затронуло сердце одной из них, которую эта информация, казалось, удовлетворила. Как будто бы теперь всё понятно. Она оттащила вторую в сторонку посоветоваться. Пока они шептались в углу, по какой-то причине (скорее всего по той, что я идиот) я выпалил: «Эй, а может вы пососётесь?»
Кудряшка обернулась и уставилась на меня. «ИЗВИНИТЕ? Что вы сказали?»
«Эмм, ничего. Слушайте, мне жаль что так получилось. Если б я знал что вы приедете, я бы прибрался», сказал я, пытаясь отвлечь их шуткой. Они оглядели чёрную комнату с разбросанной по ней разбитой электроникой, религиозным святилищем и обугленными книжками. Через окно влезла бездомная кошка и теперь глодала разложившийся скелет курицы на полу. Коп вздохнула. «Мы оставим твоего друга с предупреждением. Просто постарайся чтобы он не выходил из дома остаток вечера». И всё. Они повернулись и вышли из комнаты. Они пару минут поговорили с Гудзоном, и я услышал звук двери, которой подпирают дверной косяк. Ушли.
Я вызвонил Диану и открыл вторую сороковушку. Когда она приехала, мы все вместе пошли в местную закусочную, а Гудзон радостно проехался вниз с холма на сломанной тележке из супермаркета и врезался с ней в минифургон. Пока он вставал и отряхивался, я запустил пустую сороковушку на дорогу, где она взорвалась как граната.
Когда мы вошли в закусочную, на нас смотрели все. Не осознавая этого, мы сели и поели; моя рубашка была в крови. В какой-то момент трапезы я чем-то разозлил Диану и она вылила целый молочный коктейль мне на голову. Я ответил, вывернув на неё тарелку. Мы расплатились и вышли. Обычный вечер.
