Думаю, вполне корректно будет описать мою жизнь в течение нескольких последующих лет так: постоянно вел себя как гандон/социапат, не получающий никакого или почти никакого возмездия.
Конечно, долго так продолжаться не могло. Однажды меня уволили из садового центра по целому ряду обвинений. Считаю, что в итоге от меня хотели просто отделаться перед тем, как у меня поедет крыша. Меня заранее предупредили, так что когда настал нужный день, я прибыл на работу и сделал на своей рубашке незаметные надрезы бритвой. Менеджер и её ассистент пригласили меня в офис и сообщили об увольнении. «Хорошо», сказал я, «где мне расписаться?» Они бросили мне через стол лист бумаги и я подписал его, а потом встал, чтобы уйти.
Меня остановила менеджер: «Постой… Нам нужна униформа».
«Да ну? Берите», вспылил я. Затем я буквально сорвал рубашку как Халк Хоган, бросил её на стол и вышел. Мне было похуй — я уже заполнил бумаги на пособие по безработице, и начал получать чеки ещё до истечения месяца.
Когда подходил к концу третий год аренды нашего дома на 19-й, собственник лично заехал чтобы обсудить её продление. Это прошло именно так как вы подумали. Он походил по квартире, пялясь на разрушения, которые мы причинили. Понятное дело, аренду нам не продлили. К тому же нам не вернули обеспечительного депозита, и он потребовал дополнительных $13000 на возмещение ущерба. Гудзон послал его в жопу и улетел обратно в Техас.
Что касается меня, я стал бездомным. Пособие покрывало мои базовые расходы, но без кредита или сбережений на моё имя я не мог сам арендовать жильё. Никакой недвижимостью я не владел, а мои пожитки были распиханы у разных друзей по городу. Следующие несколько месяцев я кочевал по койкам тех, кто мог меня приютить. Когда никто не мог, я днём спал в поездах метро: свернувшись на сиденье, я ехал до конечной во Фремонте и потом обратно в город, снова и снова. Когда наступала ночь и поезда не ездили, я слонялся по городу и пил, пока не всходило солнце и не запускали поезда. В 4 утра улицы города — совсем другой мир. Вследствие моей выдающейся внешности и острого языка я несколько раз ввязывался в мелкие дрязги с пьянью и сумасшедшими, которых я встречал ночью… бомжей как и я. Я начал постоянно носить оружие, дойдя до подпружиненной кобуры для шокера, как Де Ниро в фильме «Таксист». У меня были ножи, был перцовый аэрозоль. Но особое место в моём сердце занимали медные кастеты. В них было что-то очень нежное, очень личное. Я купил их в магазине товаров б/у, где они продавались как медные пресс-папье. Когда я платил за них, клерк спросил меня: «Проблемы, да?» «Да, у меня есть пара документов, которые нужно прижать. Надеюсь поможет».
Помогло. Однажды я пообщался с парой русских недалеко от квартиры Че, один из них достал из своего грузовика монтировку и пошёл с нею на меня. Пока они подходили, я незаметно вынул кастеты и держал их за спиной. «Это просто недопонимание», сказал я. Тот что повыше ударил меня в грудь, оттолкнув меня, а второй замахнулся монтировкой. В действии произошла какая-то пауза, и я ударил кулаком как можно быстрее, попав ему в шею, прямо под челюстью. Я развернулся и побежал. Когда я обернулся, он всё ещё лежал на земле, а его друг склонился над ним. Я удивился, как это легко; когда я ударил, я не почувствовал НИЧЕГО. Как подушку ударить. Легко. Смеясь, я бежал покуда мог. Я сел на автобус и поместился сзади, высадившись у ближайшего винно-водочного.
Муниципальная железная дорога Сан-Франциско, она же МУНИ, была моим домом. Я никогда не платил. Я либо пролезал «зайцем», либо просто блефовал. Нужно было правильно угадать время, нервозно глядя на остальных в очереди; нужен был определенный порядок, вы его придерживаетесь, подходите и машете пустой рукой, а контролер думает, что что-то видел, так просто. Пока у меня было авто, я никогда не дрался, но на МУНИ я нашёл массу очень неприятных персонажей. Я сидел в конце последнего ночного, с 40 унциями в каждом кармане своего дождевика, выпивая и думая о своём, а какой-нибудь грязный пидор начинал рот открывать. Конечно, и я не молчал, и понеслась. Всё это было нереально, кошмар, который большинство никогда не хотело бы видеть. Будто бы я бреду по жизни в мутном алкогольном угаре, махаясь в тёмной яме с враждебными людьми. В этом мы был определенный шарм. Но как бы я не старался романтизировать такую жизнь, ничем не скрыть того, что чаще всего мне было очень холодно и одиноко. Однажды меня застиг врасплох проливной дождь и мне некуда было идти; дрожа — потому что я попытался уснуть в кустах — я проглотил свою гордость и позвонил Диане с таксофона. «Я совсем один», плакал я, «мне нужно куда-то придти… пожалуйста, я просто… мне просто нужно переночевать».
«Детка, конечно ты можешь придти… Я о тебе позабочусь».
Вот и всё. Я съехался с Дианой, что наверное было глупейшей из моих затей. Какой-то чувак субарендовал ей крохотную комнатку в задней части дома в Потреро. Ночами можно было слышать пальбу с холмов. «Комната» была достаточно велика, чтобы вместить матрас среднего размера, и это только потому что она сняла дверь в чулан и запихнула матрас туда. Её пожитки хранились в контейнерах из-под молока на полках вдоль стен. Потолок был так низко, что до него можно было дотянуться. Двери в комнате не было, просто занавеска перед проходом. Это было просто смешно.
Она же оказалось чашкой Петри для нашего разрастающегося безумия. В таком тесном пространстве не понадобилось много времени, чтобы Диана и я начали друг друга ненавидеть. Не было никакой личной жизни. Безумие усугублялось злоупотреблением веществами, целыми днями и каждый день. Если мы не напивались в стельку, мы жрали таблетки или нюхали дорожки. Иногда и то и другое. В течение года споры превратились в жёсткие разборки «сбей с ног» — «вытащи на улицу», дополнявшихся летающими тарелками и кувырками вниз по лестнице. Во время соревнований по крику говорилось и делалось такое, чего нельзя ни забыть, ни простить. Моё пособие давно испарилось, и я жил за счёт Дианы. Я не платил аренду. Она нашла работу официантки в пристойном ресторане, и почти каждый вечер я словно крыса прошмыгивал туда, устраивался у стойки и ждал, пока она принесёт мне остатков с кухни. В основном я гнил в крохотной комнатушке, упарывался, смотрел мультики и ток-шоу, и слушал N-Sync или подобную херню. В конце концов она потребовала, чтобы я начал платить свою долю, и я начал искать работу.
Я знал парня, который работал в серьёзном отеле в даунтауне на полторы тысячи мест, и он устроил мне работу в парковке. Я работал часов двадцать в неделю в ночную смену. Я парковал машины до двух ночи, а когда смена заканчивалась, я шёл с коллегами и упарывался на ночных рейвах. Я всё меньше и меньше видел Диану, и мне было всё равно.
Однажды ночью я лежал на голом матрасе в этой крохотной комнатушке, куря траву и потея. Я был на ногах три дня, верьте или нет, и уже ушёл в амфетаминовый психоз. В комнате воняло, были развешаны покемоны, странные нарезки из газет, пустые бутылки и листы бумаги, заполненные странными каракулями. Одна описывала начала «нового алфавита». Остальные в основном были стихами. Я взял один.
«Бессонница, мысли плодятся в моей голове, что-то ползёт по полу чтобы за кровать заползти. Болезнь каплет с жёлтых клыков, жующих медь. Я бы очень хотел уснуть, вместо этого я выдуваю кольца дыми. В последний раз когда я уснул, я бродил с мертвецами. Он лежал на своём оторванном лице выкуривая сигареты в луже крови скопившейся на голове. Моё падение мегаломаньяка, я, смеющийся истерически, больше чем что-либо, эякулирующий, огонь на огонь, я хочу я имею мне нужно…»
Неожиданно я отбросил его. Я понял, что я жду Диану с работы. Я нашёл телефон и позвонил в ресторан. Когда она подошла, я спросил, долго ли ей ещё. Голос у неё был печальный: «Джефф… Я две недели как съехала».
Похоже, я был слишком вмазан чтобы заметить. Она переехала на пляж, на другую сторону города. Я оставался в этой маленькой комнате смерти сам по себе ещё месяцев шесть, пока меня не попросил первоначальный арендатор.
Я съехался с ребятами с работы. Осёл был супервизором ночной смены. Он и пара других снимали на Острове Сокровищ, и так случилось что у них оказалась свободная комната. Я взял то немногое, что у меня было, и переехал на остров.
Спустя некоторое время Осла повысили до дневной смены, и однажды за пивом он поощрил меня занять вакансию. «Да ладно, чувак, ты умнее этих пидоров… На парковке ты просто теряешь время. Я рекомендовал тебя Джиму. Решайся, чувак, приступай к работе».
Как бы я ни хотел избежать даже отдаленно похожего на «ответственность», в его словах было здравое зерно. Мне только что стукнуло 25, и если я не предприниму чего-то сейчас, то до конца жизни буду нищим неудачником. Насчёт моих коллег он тоже был прав: большинство из них были ослепительными идиотами. Если я приложу голову, всё можно будет взять под себя. Я принял предложение.
Я навёл на себя лоск. Я постригся, в основном прекратил баловаться наркотой, и начал ходить в костюме. Частенько я профукивал основную часть зарплаты на галстуки, туфли и прочие аксессуары профессионального бизнесмена. Я стоял на проходе, лаем отдавая приказы, а на моём маленьком золотом бэджике гордо значилось «супервайзер». Король Валетов. Я отдался этой роли с обычным для меня рвением и скоро высшее руководство стало меня привечать. Мне предложили повышение и отчитываться по всем вопросам Ослу как его ассистент. Они одолжили мне денег, чтобы я мог купить новую машину, и установили хороший оклад. Это не особо много, но наконец-то я что-то стал из себя представлять.
Я пытался спасти отношения с Дианой, показать ей что я изменился, но для этого было уже слишком поздно. Было причинено слишком много вреда. Моё поведение было совершенно неприличным. Боже, однажды она делала аборт и я должен был забрать её; вместо этого я забил и нагрузился грибами. Конечно, она ушла. Это нельзя было исправить. Ей нужно было убраться от меня подальше, и когда другой конец города оказался недостаточно далеко, она съебалась в Лос-Анжелес.
Я не был для неё правильным мужчиной. Да и как я мог им быть? Я не мужчина. Я РЕБЕНОК. Теперь всё так очевидно. Диана не была моей девушкой, она была моей мамой. Родительская фигура, дававшая мне любовь, которую я потерял. Предполагалось что она будет меня лечить, защищать, восстанавливать порядок, и сделать всё таким, каким оно было до того, как у папули кукушка съехала. И это работало долго, очень долго, держась на тонкой ниточке нашей взаимозависимости. Но мы находились в разных положениях, и это стало неизбежным. Она старалась развиваться, а я нет. Она подошла к моменту, когда она была готова сразиться с демонами своего детства, чтобы по-настоящему всё осознать. Она постоянно называла это «возвращением Сатурна». Я отбрасывал это как чушь хиппи. Я гнобил её за то, что она «безумна», но в тоже самое время делал всё в моих силах, чтобы она таковой и оставалась. Я пытался удержать её в маленькой коробочке, но в конце концов это оказался мой плохой приход и времени на меня у неё не осталось.
Прости.
Но что есть, то есть. И всё кончено.
Почти десять лет я избегал ужасающей правды: мы рождаемся и умираем в одиночестве. Ни на кого нельзя положиться. Я кружил вокруг этого факта, пытаясь найти убежище в разных извращенно идеализированных романтических отношениях. Так просто было спрятаться в тени женщины, отупить себя наркотиками и уйти от проблем. Но это иллюзия — убежища нет. Его не существует.
Я обнажен до сути и открыт всем ветрам. Странно, но я не ощущаю страха, на самом деле, я вообще почти ничего не чувствую. Никаких эмоций, голые факты: спрятаться больше негде. Вздорная застоявшаяся юность закончилась. Пусть я и калека, время встать и идти на своих двоих. Наступило время мужчины.
